«Домби сидлъ въ углу закрытой комнаты въ большихъ креслахъ подл постели, a сынъ, тепло закутанный, лежалъ въ плетеной корзинк, осторожно поставленной на соф, подл камина, передъ самымъ огнемъ. Домби-отцу было около сорока восьми лтъ; сыну – около сорока восьми минутъ. Домби былъ немножко плшивъ, немножко красенъ, мужчина вообще очень статный и красивый, хотя слишкомъ суровый и величавый. Сынъ былъ совершенно плшивъ, совершенно красенъ, ребенокъ, нечего сказать, прелестный и милый, хотя немножко сплюснутый и съ пятнами на тл. Время и родная сестра его забота – эти безжалостные близнецы, безъ разбору опустошающіе свои человческія владнія – уже проложили на чел Домби нсколько роковыхъ замтокъ, какъ на дерев, назначенномъ для срубки; лицо сына было исковеркано множествомъ небольшихъ складокъ, но коварное время тупой стороной своей гуляющей косы готовилось выравнять и выгладить для себя новое поле, чтобы впослдствіи проводить по немъ глубокія борозды…»