Дневник Сэмюэля Пипса, крупного государственного деятеля, современника Английской революции XVII века, Реставрации, очевидца казни Карла I, лондонского пожара и эпидемии чумы, остался в истории мировой литературы не менее значительным явлением, чем дневник Анны Франк или мемуары Казановы. Пипс живо, темпераментно, откровенно и с большой непосредственностью рассказывает о политических событиях и театральных премьерах, о своей службе в Адмиралтействе и об отношениях с женой. Многие замечания Пипса - о государственных чиновниках, о политике и власти, нравственности и религии - и сейчас звучат на редкость актуально.
ОТ СОСТАВИТЕЛЯ:
За годы бесцензурной печати в переводной литературе (и развлекательной, и серьезной) ликвидировано довольно много "белых пятен". Для русскоязычного читателя в английской литературе одним из таких пробелов, безусловно, были Дневники Сэмюэля Пипса (1633-1703), современника английской революции XVII века, Реставрации, трех морских войн с Голландией, "Славной революции", очевидца казни Карла I, протектората Кромвеля, лондонского пожара, чумы - той эпохи, про которую английский философ Томас Гоббс писал, что если обозреть всю человеческую историю и расположить людские поступки по шкале жестокости и беззакония, то наивысшая степень безумства была достигнута человечеством в Англии между 1640 и 1660 годами.
Свидетелем и дотошным хроникером последствий английских "жестокости и беззакония", которые, как мы хорошо теперь знаем, давно уже не являются "наивысшей степенью безумства" в мировой истории, и стал крупный чиновник Адмиралтейства Сэмюэль Пипс, чьи многотомные дневники остались в истории литературы явлением, не менее значительным, чем, скажем, дневники братьев Гонкуров, Зинаиды Гиппиус, Сомерсета Моэма или Анны Франк. Не будучи профессиональным литератором, Пипс тем не менее отлично вписался в историю английской литературы, стал таким же неоспоримым явлением литературной эпохи, как Беньян и Батлер, Драйден и Конгрив. Пипса, подвергнувшего весьма резкой, нелицеприятной критике изнеженную и продажную эпоху Реставрации Стюартов, когда жить стало если не лучше, то уж точно веселее, проходят в английских и американских школах, изучают в университетах, постоянно цитируют и переиздают. В XX веке, с его подчеркнутым интересом к документальной прозе, рейтинг Пипса повысился еще больше.
Разумеется, стойкий интерес к бытописателю середины XVII века объясняется отнюдь не только увлечением историей или расцветом документалистики. Как личность, да и как литературное явление, Пипс подкупает причудливым сочетанием наблюдательности, иронии (от скрытой, едва заметной, до едкой, язвительной; объектом этой иронии нередко становится и он сам), с наивной, в чем-то даже трогательной неспособностью постичь, отчего это чиновники воруют и берут взятки, а списанные на берег матросы, что "верой и правдой" послужили отечеству, остаются без средств к существованию; отчего во время пожара не пекутся о спасении домов и церквей, а при дворе занимаются отнюдь не только государственными делами. Подобная наивность (нередко, впрочем, наигранная), чисто просветительское стремление к идеалу вопреки всему не оборачиваются в Дневниках назидательностью: Пипс наблюдает, делает выводы - часто весьма неутешительные, однако, в отличие от своего современника и приятеля, также автора известных дневников Джона Эвелина (1620-1706), отличавшегося строгостью, непререкаемостью суждений, почти никогда не впадает в нравоучительный, дидактический тон. И в этой связи обращает на себя внимание еще один любопытный - в духе времени - парадокс Сэмюэля Пипса. Целеустремленный, пытливый, добросовестный, честолюбивый во всем, что касается службы, дела, карьеры, он демонстрирует чудеса легкомыслия и суетности "в свободное от работы время". Автор Дневников может участвовать в заседании Военного совета, требовать пенсий для вдов погибших моряков, отдавать во время пожара распоряжения самому лорду-мэру - а может во-лочиться за горничной, ночи напролет играть в карты, с жаром обсуждать светские сплетни, часами с упоением беседовать о черной магии и привидениях, распевать допоздна песни, самозабвенно предаваться чревоугодию и возлиянию, простоять полдня на ветру и в грязи, чтобы первым увидеть, как въезжает в Лондон русское посольство ("...видел свиту в длинных одеждах и меховых шапках - красивые, статные, у многих на вытянутой руке ястребы..."), или же отправиться в церковь с единственной целью продемонстрировать миру свой новый камзол или завитой парик...
Любовь к жизни. Этим порядком истасканным словосочетанием лучше всего, пожалуй, определяется "мотивация", как мы бы теперь сказали, литературных опытов крупного чиновника лондонского морского ведомства, человека в высшей степени практичного, а порой и циничного, оборотистого, всегда хорошо знающего свою выгоду - и вместе с тем увлекающегося, романтичного, порой даже сентиментального. "Меня поразило до глубины души", "никогда в жизни не видел ничего подобного" - этими и прочими схожими восклицаниями пестрят все одиннадцать объемистых томов дневниковых записей Сэмюэля Пипса. О чем бы Пипс ни повествовал (не в этом ли состоит особое обаяние его мемуаров?), он всегда пишет без тени стеснения, с поразительной - даже для дневника - откровенностью и непосредственностью. Написанные живо, темпераментно, литературно не отшлифованным (в отличие от того же Эвелина), порой даже довольно неряшливым языком, Дневники в литературном, эстетическом отношении никак не вписываются в рамки орнаментального, прециозного стиля эпохи Реставрации с его длинными, усложненными периодами, риторической приподнятостью, тягой к экзотике, неизменным морализаторством. Все это, вместе взятое, и определяет, по всей видимости, непреходящую художественную и человеческую ценность, завидную "живучесть" Дневников Сэмюэля Пипса.
Сын лондонского портного, Сэмюэль Пипс, благодаря недюжинным способностям, трудолюбию и дальновидности, а также протекции своего двоюродного дяди и патрона, могущественного Эдварда Монтегю, графа Сандвича (в Дневниках он фигурирует как "мой господин"), занимавшего равно высокие государственные посты как при Кромвеле, так и при Карле II, - дослужился до "степеней известных". Закончив лондонскую школу святого Павла, а затем колледж Магдалины в Кембридже (этому колледжу он и завещал свои Дневники), Пипс на первых порах служит мелким клерком Казначейства (1655-1660 гг.), затем, в течение четырнадцати лет, с 1660-го по 1673 год, занимает ответственный пост в Военно-морской коллегии ("Морском управлении", как он ее называет). С 1673-го по 1679-й Пипс является Секретарем Адмиралтейства, а с 1684 по 1689-й, вплоть до восшествия на престол Вильгельма Оранского, - Секретарем короля (то есть министром) по военно-морским делам. Кроме того, Пипс дважды избирался в парламент (1673-1679 гг. и 1685-1688 гг.), с 1665 года состоял членом, а с 1684-го по 1686-й - президентом Королевского научного общества; дважды, в 1679 году, по обвинению в "католическом заговоре", и в 1688-м, в преддверии дворцового переворота, получившего в истории название "Славная революция", отсидел в Тауэре и чудом избежал казни. Быть может, именно Сэмюэлю Пипсу, убежденному государственнику, чиновнику безусловно талантливому, осмотрительному и прозорливому, обязана Англия своим морским могуществом. Благодаря стараниям Пипса, которого еще при жизни прозвали "Нестором флота", английский флот не только увеличился вдвое, но и оснастился "по последнему слову техники", что позволило Британии в конечном счете взять верх над голландцами, а в дальнейшем и над французами и на протяжении столетий безраздельно "править морями".
Сэмюэль Пипс находился не только в центре политической, но и научной, культурной жизни Англии второй половины XVII века. Среди его друзей были физики Исаак Ньютон (имя Пипса стоит на титульном листе ньютоновских "Начал") и Роберт Бойль, писатель Джон Драйден и архитектор Кристофер Рен. Со свойственными ему любознательностью, пытливостью, неистощимой тягой к знаниям, которая, к слову, столь же причудливо, "по-пипсовски", сочетается с поистине средневековыми суеверием, легковерием и невежеством, Пипс всегда был в курсе важнейших научных открытий, неутомимо и активно участвовал в уличной, светской, культурной и общественной жизни Лондона: он постоянно бывает при дворе, на театральных премьерах, много читает, отлично знает литературную и музыкальную жизнь столицы. Пипс не только ценитель и "потребитель" искусств, но и творец: он пишет картины, музицирует, берет уроки танцев и пения, сочиняет стихи. А также бегает за каждой юбкой, занимается с женой арифметикой, берет взятки, выступает в парламенте, искусно лавирует между сильными мира сего, неизменно доказывая, что нет таких крепостей, которые бы не могла взять личность гармоничная, многогранная. Вся эта разнообразная деятельность нашла отражение в его Дневниках, которые Сэмюэль Пипс скрупулезно, изо дня в день вел на протяжении неполных десяти лет, с 1 января 1660 по 31 мая 1669 года, когда ему показалось, что он слепнет. В целях безопасности (у Пипса, вольнодумца и волокиты, были все основания бояться как гнева короля, так и ревности жены) он пользовался особым шифром по системе Томаса Шелтона, прочесть который удалось лишь в начале XIX века в результате многолетней и кропотливой работы, проделанной текстологом Джоном Смитом в библиотеке колледжа Магдалины. Дневники, которые насчитывают в общей сложности около полутора миллиона слов, были впервые изданы в сокращенном виде лордом Брейбруком в 1825 году и впоследствии неоднократно переиздавались. На сегодняшний день в Англии и США изданы и переизданы и многотомный "большой Пипс", и двухтомный "малый Пипс", а также множество всевозможных извлечений из Пипса, куда вошли наиболее интересные, характерные страницы его гигантского дневника, которые в силу очевидных исторических параллелей - события и нравы 90-хгодов конца XX века в России и 60-70-е годы XVII века в Англии имеют немало общего - может показаться российскому читателю небезынтересным, в чем-то даже поучительным.
Включенные в эту книгу дневниковые записи разделены нами по тематическому принципу на три основных раздела: "История", "Быт и нравы", "Человек", а каждый раздел, в свою очередь, - на подразделы. Так, в разделе "История" имеются подразделы: "Реставрация", "При дворе", "Дела государственные", "Война", "Пожар", "Чума". В разделе "Быт и нравы" - "Улица", "Развлечения", "Церковь" и т.д. В разделе "Человек", где главным действующим лицом является сам Пипс, - "Дом", "Дела семейные", "На службе у короля", "Досуг". Последний же подраздел содержит в себе даже подподразделы: "Книги", "Застолье", "Щеголь", "Сватовство" и прочие. Схематизм, искусственность подобной систематизации очевидны, вдобавок иногда нарушается хронология событий: лондонский пожар, к примеру, датируется, по Пипсу, началом сентября 1666 года, а начало первой войны с Голландией - июнем 1665 года, в нашей же книге события эти расставлены, так сказать, по "степени исторической значимости" в контексте "Дневников" - однако объясняется подобная композиционная вольность тем, что читателю, даже подготовленному, предстоит первое знакомство и с самим Пипсом, и с его эпохой, а в этом случае тематический принцип представляется нам более предпочтительным. Примечания даются постранично. Комментарии о многочисленных исторических персонажах, а также частных лицах, наиболее часто встречающихся в тексте Дневников, вы делены в отдельную рубрику "Персоналии" и приводятся в конце книги в алфавитном порядке.
А. Ливергант