"Степень доверия к человеку, тем более к поэту, часто определяется не только проникновенностью стихов, но и внутренним содержанием его голоса. Я бы не стал говорить лишь о тембре, здесь - о чем-то большем. О единстве стиля, привязанного не только к сердцу, но и голосовым связкам. Несомненно, это врожденное качество (глупо грешить на писклявые голоски пишущих литературных дам), но ведь и поэтический дар - тоже от Бога, и когда убедительность текста подтверждается убедительностью голоса, этот текст произносящего, талант обретает необходимую бесспорность. Стихи Марии Максимовой я услышал впервые в начале 90-ых и до сих пор помню их интонацию, заклинательную, завораживающую, заставляющую остолбенеть и слушать, может быть, даже подпевать, не вдаваясь особенно в смысл песни. Когда человек поет или плачет и мы верим подлинности его чувств, содержание не столь важно. "А пылкие цикады оглашали холмы своим дрожащим, нервным пеньем - как музы, обреченные на плач". "Голос, скулящий в осколках древесных часов". "И заморская речь, как разряд голубой, искрится". "Или охрипший в футляре корчится, мерзнет гобой...". Максимову приятно цитировать, но я делаю это не для того, чтобы подчеркнуть эффектную образность ее стихов, я хочу показать многовариантность расположения плачей и заплачек в пространстве ее поэзии. Свист, щебет, крик, гомон, рыдания и даже вой муз, раздающиеся отовсюду. Сделаешь шаг - и услышишь новый звук. То ли хрустнет ветка, то ли треснет лед на реке. Наступишь на камень - и из-под него вырвется быстрый шорох огня. Наступишь на другой - ударит родник. Все взаимосвязано, будешь внимательнее - поймешь. Потому эта книга и названа автором "Голос и звук": именно голоса и звуки населяют ее. Глаз видит прекрасные образы, мозг считывает мысли, но пока не будет прочувствовано все многоголосье, стоящее за текстом, чтение останется поверхностным." (Вадим Месяц).