В криминальной полиции на набережной Орфевр никто даже не догадывался, что этой ночью молчаливый, словно раздавленный роковой случайностью Мегрэ, забыв раскурить трубку, наблюдал за действиями своих немецких коллег, сторонился, освобождая место фотографам и судмедэкспертам, упрямо дожидаясь возможности получить жалкие пожитки покойного — одежду и паспорт, а также дюжину фотоснимков, казавшихся неестественными из-за яркого света магниевых вспышек. Мегрэ был недалек от мысли — точнее, очень близок к ней, — что он только что убил человека.