Глава 1. Меховые заграничные
Отрывок
…И Мишка впервые остался с сестрой один. Как взрослый. Груз ответственности давил и возвышал одновременно. Соня спала, Миша тихо играл в солдатиков. Ничто, как водится, не предвещало. Но вот раздалось первое кряхтение, а за ним и хныканье. Миша тут же подошёл, улыбнулся сестре, произнёс какое-то ласковое сюсюканье, подражая взрослым (благо, никто не слышал), и взялся за погремушки. Но Сонька продолжала кукситься, намереваясь, похоже, перейти к громкому рёву. Тогда Миша (по инструкции) взял бутылочку с соской и дал ей попить. Малышка жадно попила, заулыбалась и схватила брата за палец. Миша был доволен собой и растроган, но… недолго, как говорится, музыка играла. Через пять минут Сонька начала извиваться в своих пелёнках и требовательно орать. Помня мамин наказ, Миша снова дал ей попить и получил небольшую передышку, после чего история повторилась. На третий раз, до донышка опустошив бутылочку, Сонька принялась орать пуще прежнего. И тогда Миша не выдержал. Не понимая, что он делает не так и что ей ещё надо, со слезами на глазах Мишка выскочил из комнаты и с диким воплем «тётя Тоня-а-а!» понёсся по длинному коридору. На крик выбежала соседка Тоня.
- Тётя Тоня, помогите… скорее… пойдёмте… она там одна… плачет…
- Да что случилось-то? Господи, говори ты толком!
- Она всё время плачет, - всхлипывал Миша. - Понимаете, всё время, я всё делал, а она всё равно!..
- А мать где?
- Мама к врачу пошла, сказала, скоро вернётся, а её всё нет и нет!..
Войдя в комнату, Тоня извлекла красную и охрипшую Соньку из коляски, которая служила и кроваткой тоже, положила на диван и распеленала.
- Ну как же ей не орать-то! Мокрая вон до ушей. Кому ж понравится в луже лежать?
Тоня по-хозяйски полезла в шкаф, быстро нашла сухие пелёнки и подгузники и стала ловко пеленать Соню, которая тут же успокоилась, как будто и не она только что надрывалась. Тут, наконец, вошла Нина Борисовна. Миша кинулся к ней стремглав.
- Мама, мамочка, я не виноват, я всё делал, как ты говорила, а она всё плакала и плакала!
Картина была ясна. Дочь пила и писала, пила и писала, а сын страдал и не знал, как ей помочь.
- Что ты, Мишенька, успокойся, мой хороший, ты ни в чём не виноват, ты всё делал правильно. Видишь, Соня уже улыбается, всё в порядке.
- Что ж ты пацана одного-то с младенцем оставила?- встряла Тоня.
- Да в поликлинику бегала, думала, быстро обернусь, а там очередь… - оправдывалась Нина Борисовна. - Тонечка, спасибо тебе огромное!
- Да не на чем…
Мир и покой были восстановлены, но в этот день Миша ещё долго льнул к матери, неосознанно пытаясь в каждом прикосновении почувствовать её защиту, в которой нуждался ничуть не меньше, чем маленькая сестрёнка…
Глава 11. Куда идут несостоявшиеся актрисы?
Отрывок
…На институтском выпускном вечере Соне не понравилось. Она, любительница камерных вечеринок в небольших дружных компаниях, не понимала, что ей делать в толпе из тысячи человек, по большей части незнакомых, с других факультетов. В огромном зале играла музыка, танцевал и просто толпился народ с бокалами в руках, а Соня стояла у стены и подумывала о том, не пора ли смыться отсюда. И тут, пробравшись сквозь толпу, к ней приблизился молодой человек очень необычной наружности. Был он чернокожим, с копной мелкокурчавых чёрных волос на голове и при этом с совершенно европейскими тонкими чертами очень красивого лица. У Сони на курсе учились несколько чернокожих ребят, но все они были типично африканской наружности, а такого удивительного сочетания она ещё не встречала в своей жизни. Молодой человек вежливо пригласил Соню на танец, и она в лёгком замешательстве, оробевшая, но заинтригованная, последовала за ним. Он представился Соломоном и оказался аспирантом одной из кафедр их института. Из какой страны приехал Соломон, Соня не запомнила, но по-русски он говорил очень чисто, почти без акцента, а танцевал прекрасно, движения его были плавными, какими-то кошачьими, а руки, ни разу не перешедшие границ дозволенного, удивительно чуткими и… приятными. Соне было как-то очень хорошо и одновременно боязно, она всё больше и больше смущалась. Соломон был старше, прекрасно воспитан и хорошо образован, он что-то складно рассказывал, явно пытаясь заинтересовать Соню, а ею овладевало всё большее волнение и замешательство.
- Давайте ещё потанцуем, - сказал он, когда музыка оборвалась.
- Вообще-то я уже собиралась уходить, мне пора, - ответила Соня, разрываясь между желанием немедленно убежать прочь и желанием бесконечно слушать этого человека и ощущать на себе его руки.
- Тогда позвольте, я Вас провожу, - предложил он.
- Нет-нет, спасибо, я сама доберусь, - испуганно пробормотала Соня. – До свидания.
И она помчалась в гардероб, а потом на улицу и только там перевела дух.
Чего испугалась, глупышка? Пока ехала в метро, Сонька всё думала о Соломоне: «Наверно, один из родителей у него европеец, а другой африканец», - предположила она. И только спустя почти двадцать лет с того памятного вечера, посетив в гостевой поездке государство Израиль, Соня нашла объяснение так удивившей её внешности чернокожего красавца: Соломон был эфиопским евреем.
Эх, Сонечка, не испугайся она тогда своего волнения, своей проснувшейся женской сути, ещё неведомой ей самой, может, совсем по-другому сложилась бы её судьба…
Глава 16. Не хочу умереть бухгалтером
Отрывок
…А когда цветы жене было не на что купить, он тоже находил выход. Как-то раз так сложилось, что в день рождения Сони Александр вынужден был уехать. Они это знали заранее, и грустная Сонька возвращалась с работы в пустой дом, намереваясь только переодеться и ехать к маме, где Нина Борисовна с Толиком уже ждали её за накрытым столом. Заходит Сонька в пустую квартиру, проходит по коридору дальше и видит: посреди комнаты на полу стоит ведро сирени, источая божественный аромат. Сонька села на пол, обхватила руками необъятный букет и опустила лицо в ароматные гроздья. Любимый муж ранним утром перед отъездом успел метнуться на мамину дачу и обратно, оставив вместо себя это чудо посреди комнаты. И тепло было Соньке на свете.
Вы не поверите, но Александр научил Соньку любить собственного ребёнка. Казалось бы, что значит научил любить? Сонька любила и любит сына безумно, всю душу в него вкладывала. Но Александр как хороший психолог «копал» значительно глубже. Настолько глубоко, что Сонька даже не сразу поняла его объяснения.
- Понимаешь, - говорил он, - вот ты разбираешься с какой-то его проблемой, утешаешь или объясняешь, почему он неправильно поступил, всё верно говоришь, нужные слова находишь, но в действительности ты большого значения событию не придаёшь, считая эту детскую проблему ерундой по большому счёту. Так ведь?
- Ну, наверно, я со своей колокольни осознаю, что это не так важно, как ему кажется, но виду не подаю.
- Вот именно! А дети всё чувствуют, ты даже не представляешь, как. Вот и получается, что ты только вид делаешь, что тебя его заботы волнуют. А ты должна не умозрительно рассуждать, а впустить в душу каждую мелочь и переживать вместе с ним. По-настоящему переживать, понимаешь? Пусть это событие в итоге и правда окажется ерундой и завтра будет им забыто, но сегодня оно крайне важно. И если он почувствует, что это так же важно для тебя и обсуждаешь ты это с ним со всей серьёзностью, вот тогда твои слова попадут прямо в душу. А изображать заинтересованность бесполезно. Попробуй это почувствовать.
Она попробовала. И результат её потряс. Душевных сил на общение в такие минуты уходило вдесятеро больше. Но только теперь Сонька поняла, что значит «всю душу вкладывать», а не просто правильные воспитательные слова говорить. И ещё поняла, что это и есть умение любить как таковое, не только к детям относящееся. Всё прочее – пустое. «Слова, слова…», - как часто повторяет Александр…