Танец вокруг мира. Встречи с Иосифом Бродским

Танец вокруг мира. Встречи с Иосифом Бродским

К. Верхейл

     

бумажная книга

4.66USD

Купить

Внимание! Книгу продает:
Асият

Условия продажи: оплата и доставка по договоренности

Доставка почтой России или самовывоз. Продавец в Санкт-Петербурге. Отправка в течение 3 дней после оплаты заказа. Даем ссылку на отслеживание. Стоимость книг не включает доставку. Сбербанк, Яндекс деньги, наличные. Просьба указывать н телефона в заказе.



Издательство: Симпозиум
Дата выхода: февраль 2015
ISBN: 978-5-89091-475-0
Тираж: 1 500 экземпляров
Объём: 304 страниц
Масса: 430 г
Размеры(В x Ш x Т), см: 21 x 13 x 3
Обложка: твёрдая
Бумага: офсетная
Иллюстрированное издание +
Переводное издание +

Кейс Верхейл - голландский филолог-славист, писатель, переводчик классической и современной русской поэзии на нидерландский язык, человек, познакомивший в свое время нидерландских читателей с творчеством Иосифа Бродского.

 

Личная дружба Кейса Верхейла и Иосифа Бродского началась в Ленинграде в 1967 г., когда К.Верхейл, работая над диссертацией о творчестве А.Ахматовой, стал регулярно приезжать в СССР, и длилась почти 30 лет - до смерти поэта.

 

Особая ценность мемуарно-литературоведческих работ К.Верхейла о Бродском обусловлена уникальным сочетанием трех факторов: это свидетельства "из первых рук" современника, друга и ровесника Бродского; независимый взгляд человека, прекрасно знающего русский язык, но принадлежащего к иной культуре; и критический научный анализ творчества поэта в контексте не только русской, но и мировой поэзии.

 

Настоящее издание книги "Танец вокруг мира" заново подготовлено автором и дополнено новыми главами.
Некоторые главы написаны автором по-русски.

 

Цитаты из книги:


Стр. 126:

"И еще одно, более позднее стихотворение возникло отчасти благодаря голландской живописи. В 1985 году, в очередной раз приехав в нашу страну, поэт познакомился с картинами Карела Виллинка и написал стихотворение о воображаемой выставке его полотен. Нетрудно догадаться, что именно привлекло Бродского в образном мире магического реалиста из Амстердама. Сочетание жесткого северного света, проникающего с затянутого тяжелыми облаками низкого неба, со средиземноморской архитектурой в классическом стиле, украшенной мраморными скульптурами, одинаково характерно для фантазий Виллинка и для реальности Ленинграда с его пригородами."


Стр.133-134:

     "Кажется, что культуры можно разделить на два типа: на культуры, основанные на идее слова — логоса, — и на культуры, основанные на идее вещи, дела, действительности — всего того, что по латыни называется res. Вероятно, возможность такого разделения связана с разделением нашей Европы на ее византийскую и ее римскую половины. Я, как голландец, принадлежу к культуре крайнего типа res. В нашем воспитании чуть ли не основной добродетелью считается молчание. Главного национального героя, освободителя страны и родоначальника королевского дома, мы называем Вильгельмом Молчальником. Вы, пожалуйста, не думайте, что мы все так и сидим целые дни друг против друга молча, с деревянными лицами. То, о чем я говорю, происходит на более глубоком, инстинктивном уровне. С некоторой долей преувеличения можно сказать, что наша главная идея заключается в том, что, когда человек говорит, реальность перестает иметь место. В результате такой основной идеи, как мне кажется, голландская культура — прежде всего культура живописи. Отсюда и сравнительное отсутствие у нас интересной литературы.

 

     Русская культура в корне противоположна нашей. Если можно так выразиться, главная идея русской культуры: когда человек молчит, реальность перестает иметь место. Иными словами, русская идея, мне кажется, такая: логос порождает действительность, а не наоборот. Одно последствие такой национальной идеи — невероятное количество совершенно уникальной по своему качеству поэзии и прозы. Другое последствие — жуткое количество, в разные времена, той словесной бессмыслицы, которая называется пропагандой или проще ложью. Одно связано с другим. С точки зрения голландца, русская культура — культура многословия, блестящего, а иногда менее блестящего многословия. Она для нас привлекательная и отчасти чужая: может быть, привлекательная именно потому, что отчасти чужая, как некий вид компенсации".


Стр. 171:

     "Многие из нас знали эти тексты наизусть, но почти никто никогда не слышал их иначе, чем произнесенными голосом Иосифа. И теперь, когда с амвона их робко читал кто-то из его близких, слова становились новыми, мы сидели с прямыми спинами, обратясь в слух. Я уже и раньше часто думал о том, что торжественным скандированием собственных стихов Бродский заглушал их подлинную поэзию, быть может, скрывая ее из чувства целомудрия.

 

     В Нью-Йорке и позднее дома при перечитывании его сборников я вдруг расслышал, какое тонкое звучание предполагает эта поэзия, когда нет слухового насилия его декламации. Декламация сохранилась в записях. Но читающий Бродского для себя всегда сумеет расслышать тот его голос, которым при жизни он разговаривал в минуты непринужденности и тепла, когда отпадала необходимость «упорствовать»: действительно, голос, полный тишины. Наряду со способностью выразительно страдать, без которой не обойдется ни один (во всяком случае русский) лирик, у него был талант наслаждаться и быть благодарным".